Басинский

Материал из Большая Немировская Энциклопедии
Перейти к: навигация, поиск

Басинский, Павел

(18 марта 2007, воскресенье, 9:10)

Такой дядя-мудак. Всем недовольный и всегда оскорблённый.

Литературный критик по профессии. Ещё с советских времён – Литературная Газета и вся остальная хуйня.

Повадку эту у него знаменитый Лев Пирогов перенял:

И немою укоризной
Ты стоял перед Отчизной,
Патриот-идеалист

Пирогов его как раз прямой ученик в Литературке и был, кстати.

Только они не немой укоризной стоят, а очень даже говорящей. Стыдят, корят, укоряют всех и вся, кто только под руку не подвернётся… - почему вы, нас, мудаков, не желаете ставить над собой начальниками, не делаете шапку долой и поясной поклон при встрече - итд итп.

2.

Вот у Шенкмана в ЖЖ – тоже литературного критика, но не мудака:

http://pagedaun.livejournal.com/157561.html

"2002, кажется, год. Или 2003-й. Премия "Национальный бестселлер". Питер. Церемония в каком-то крутом отеле.

В холле на диванчике лежит в жопу пьяный критик Павел Басинский с книжкой в руках. У ног его на коленях стоит Пирогов со значительным выражением на лице. Басинский открывает роман Гарроса-Евдокимова и орет на всю гостиницу: "Где нравственный закон! Где звездное небо над головой!"

Вопрос риторический, но я все равно как дурак спрашиваю, в чем дело. Басинский сует мне книжку: "Прочти вот это, прочти!"

На первой же странице вижу фразу, что-то типа того что "охуевшие геронтофилы полировали сторожу яйца напильником и тыкали в жопу дулом обреза". Где нравственный закон? Где небо над головой?

Мимо проходят крутые какие-то манекенщицы и тусовщики в вечерних костюмах. Всем им Басинский предлагает прочесть вслух первую страницу Гарроса-Евдокимова. Они в ужасе шарахаются. Даже Топоров убежал. И Быков убежал. И Проханов. Не говоря уже про Курицына и Денежкину.

И тут мимо проходит Шнур. Я вынимаю книжку из рук Басинского и даю Шнуру под вопли про нравственный закон и небо над головой. Шнур не понимает, в чем фишка. Ну ладно, если вы такие мудаки, прочитаю.

Читает. Теперь уже в ужасе вскакивает Басинский и бежит куда-то по коридору. За ним бежит Пирогов."

3.

Но пишет иногда бойко.

Вот, например.

Взгляд на Пригова человека-мудака – но очень убедительно изложенный.

Если кому интересно, каким же человеку-мудаку видится мир – вот так, например, ага.

4.

"FACE-КОНТРОЛЬ.

Физиогномика современной русской литературы.

Дмитрий Александрович Пригов, академик

Павел Басинский (11/11/04)

Не знаю, как кто, а я физиономист. Внешность человеческая, однажды запавшая в память, для меня важнее последующих впечатлений от общения с этим человеком, даже если это общение полностью опровергает первое впечатление.

Сперва я мучился этим очевидным противоречием. Вот же, убеждал я себя, ты уже знаешь, что этот человек вовсе не то, что тебя показалось в первый раз. Почему же он до сих пор тебе неприятен? Или, наоборот, приятен, хотя оказался форменным подлецом? Глупость же...

Но потом я с этим смирился.

Внешность Богом дается, а внутреннее содержание можно и изменить. Злой может стать добрым, но не перестанет быть блондином. Если и перекрасится, будет крашенный блондин.

Физиономии писателей, по крайней мере, писателей современных, куда интереснее их творчества. Полагаю, это происходит от того, что все они «выжимают» творчество, как сок из морковки, из своего внутреннего содержания. А внешнее, Божье, они не замечают. Писатель глуп (глаза глупые), а думает, что умен. Он стар и некрасив, а думает, что плейбой. И наоборот: лицо простое, доброе, деревенское или старомосковское, а в творчестве – куды там! – бунтарь, отрицатель и разрушитель. Или: глаза умные, губы хитрые, а в творчестве прикидывается простачком.

Мне давно хотелось заняться не собственно критическим анализом текстов современных писателей, но их физиогномикой.

Так сказать, перейти на личности. Извините, ежели что будет не так...

Д. А. ПРИГОВ

Я видел Д. А. Пригова - Дмитрия Александровича Пригова, академика, как он себя называет, - всего два раза. Один раз с близкого расстояния в течении двух минут, и один раз с далекого расстояния в течении десяти минут. Кому-то это покажется очень мало для того, чтобы делать какие-то физиономические выводы, но мне этих двух раз вполне хватило.

Я бы не только желал никогда больше не видеть Пригова, но и, буде возникнет такая возможность, любыми способами от нее уклонюсь.

Судя по внешности, Пригов - страшное духовное существо. Я полагаю, его Ангел Хранитель горько плачет от возложенной на него непосильной и безнадежной миссии, - впрочем, не мое дело об этом рассуждать, и я на этот счет умолкаю. Не помню, в книге какого современного священника я прочитал о впечатлении, которое произвела на него внешность Пригова: этот человек, писал он, глубоко несчастен. Не уверен, что Пригов сам догадывается о своем несчастии, но если не догадывается, то он несчастен вдвойне.

Первый раз я увидел Пригова в «Литературной газете» в середине 90-х годов. Я там работал в литературном отделе, а он, повидимому, принес свои стихи или что-то такое. Я курил на лестничной площадке, а Пригов, с которым мы не были знакомы (и до сих пор незнакомы), стоял на верхней ступеньке 6 этажа и смотрел сквозь стену. Внутренние стены «Литературной газеты» облицованы ракушечником, так что взгляд Пригова, как бы застывший, был обращен как бы сквозь миллионы лет, пока эти древние ракушки медленно спрессовывались в строительную массу после отступления моря от суши.

При беглом взгляде фигура Пригова и его внешность не являли собой ничего особенно интересного. Вообще, при беглом, повторяю, взгляде, он был ужасно похож на фарцовщика 70-х годов, каким его изображали советские кинодетективы. Или на собирателя (и опять же спекулянта), который специализируется на иконах, скупая их за бесценок у нищих старушек в отдаленных вологодских деревнях или даже попросту воруя их. Еще он был похож на средней руки антисоветчика – снова образ из кино 70-х, - на хвост которого рано или поздно наступает твердая нога Комитета Госбезопасности. Или – никак не могу оторваться от широкоформатного экрана 70-х – на талантливого художника, который продал свой талант валютчикам и стал рисовать для них фальшивые доллары.

Вот его «прижал» инспектор уголовного розыска, которого играет, допустим, Юрий Соломин. Художник потеет, бледнеет – ан поздно, коготок увяз, всей птичке пропасть, и в мягком, мудром взгляде Соломина, поставленном раз и навсегда в фильме «Адъютант его превосходительства», светится лет десять исправительно-трудовых, не меньше, но и не больше, потому что советская власть была властью суровой, но - справедливой.

Так что внешность у Пригова довольно типическая. Бледно-желтое, пергаментное лицо, бороденка, без которой лицо станет выглядит совсем жалко и невзрачно, крупные залысины и волосы, подстриженные почти «под ноль». Во взгляде тоже нет ничего особенного.

Но – лоб! Вот где отдыхали Господь и природа и трудился сам сатана! Более чудовищно напряженного лба я не видел в своей жизни и, полагаю, не увижу. Причем это напряжение не мыслительное, а именно страдательное. Лоб огромный, вздулся синими венами, и кажется – вот-вот лопнет, а из образовавшейся бреши устремятся на вас все силы ада, завоют, закружат с бесовским хохотом и – исчезнут, а на месте Пригова останется дымящийся костюмчик, похожий на груду полусгоревшего тряпья. Впрочем, это фантазии.

Тогда, в «Литературной газете», я просто с интересом рассматривал этот лоб, благо Пригов не замечал меня, как определенный сорт людей не замечает тех, кто им в данный момент не нужен. Надо быть слишком интеллигентным человеком, чтобы поздороваться с уборщицей или неизвестным сотрудником газеты. Фантазия эта пришла мне на ум, когда я видел Пригова второй раз...

Это было в Смоленске, на постмодернистском фестивале, во второй половине 90-х.

Фестиваль проходил в здании Смоленской филармонии. Роскошный особняк XVIII века, наверное, был выбран постмодернистами не случайно. Им хотелось почета, торжественности. А уж каким образом они сумели обдурить областное начальство, не ведомо. На сцене ныне покойная Нина Искренко – Царство Небесное – читала свои «стихи», одновременно расстегивая пуговки кофточки:

Двери открываются,
Открываются,
Открываются...

Затем, в самый интересный момент, она начинала пуговки застегивать:

А потом закрываются,
Закрываются,
Закрываются...

Публика ржала и била ногами. Я сидел в заднем ряду. На соседнем кресле сидела служительница филармонии, сухонькая старушка с чистым, благообразным и необыкновенно приятным лицом. Она была, вероятно, подслеповата и выступление бедной Нины Искренко не рассмотрела.

Но вот вышел Пригов и стал петь одну из своих «ораторий». Это была страшная смесь из православного богослужения и козлиного блеяния, причем блеяние постепенно, неуклонно накрывало звуки молитв и заполняло собой весь, достаточно просторный, зал с изумительной акустикой. Смотреть на Пригова было жутко, слушать невыносимо! Я в таких случаях, чтобы не сбежать, начинаю считать у себя пульс, уговаривая: «Всё спокойно, Паша. Бывают ситуации хуже».

Я взглянул на старушку-служительницу, и мне стало ее до слез жалко. Ее лицо вытянулось, на губах читались боль и обида.

- Что это? Кто это? – прошептала она, повернув ко мне возмущенный взгляд.

- Козел, - как можно спокойнее сказал я.

- Но это же святое место! Вы понимаете, это святое... Кто его сюда пустил?

- Козлы, - ответил я совсем невозмутимо.

- Но его же надо прогнать? – изумленно и неуверенно спросила старушенция.

- Думаю, да, - сказал я. – Вызовите милицию. Надо выдворить этого хулигана.

Старушка встала и ушла. Но провокация моя не удалась. Пригов тотчас закончил блеять. Думаю, что он блеял специально для служительницы.

Говорят, ему уже крепко за шестьдесят."

Смешно, ага.

5.

guest_informant

Отлично.

lisbetina

Смешно. Однако Басинскому, наверное, приятно быть физиогномистом. Я бы по внешности его сказала, что он раздражительный и глубоко неудовлетворённый человек.

nemiroff

Да.

tartalya

Интересный взгляд

russ_dilettante

Пригова правда жалко. Ерундой какой-то занимается. Ведь был поэт. Надо уметь это дело бросить.