Арбат

Материал из Большая Немировская Энциклопедии
Версия от 16:14, 3 декабря 2009; Мирослав Немиров (обсуждение | вклад)

(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Перейти к: навигация, поиск
Арбат
(1995, 2000)

Улица в Москве, одна из самых прославленных улиц в СССР. Их, прославленных, и всего-то десятка полтора. (С десяток, да и то вряд ли – в Москве, штук пять в Питере, Крещатик в Киеве, и ещё в Одессе Дерибасовская, Ришельевская, Молдаванка и Пересы. И ещё автор этих строк борется за внедрение в массовое сознание наряду с этими всеми также и тюменской улицы Республики, но это отдельная тема. )

И вот. Арбат. Исторический очерк:

- Арбат начала 20 векаБелый А.;

- Арбат 1920-30-х – «Дети Арбата»;

- Арбат 1940-х – «Московская улица» М. (или Б.?) Ямпольского;

Итд итп - всё это пускай описывают москвоведы. Я же ограничусь тем, чем сам был наблюдателем, а то и соучастником.

1. Первые сведения о наличии в Столице нашей Родины городе-герое Москве улицы под таким названием советский человек 1960-х-80-х получал из песен человека по имени Б. Окуджава:

Ах Арбат, мой Арбат,
Ты мое Отечество

, -

и так далее.

Вслед за Окуджавой, своей исторической родиной начали считать Арбат и все прочие барды и КСП, которым несть было числа на просторах одной шестой части света. Автор этих строк, обитавший тогда в городе Тюмени, был бардоненавистником, Окуджаву презирал, как умел, а вместе с ним - и его Арбата.

Так было до примерно осени 1982-го года, когда судьба неким образом меня на этот Арбат занесла.

К моему удивлению, улица оказалась как улица – троллейбусы по ней ходили.

2. Летом 1987 года автор этих строк уже обитал в городе Ростове-на-Дону. Он был там одним из вождей тамошнего рок-клуба подназванием рок-лаборатория. И вот: некий ростовский мыч приезжает из Москвы, где он был по делам. И сообщает: там Арбат завелся! По нему кришнаиты прямо строем ходят! (Кришнаиты поражали особенно – потому что не далее, как еще за полтора года до описываемых событий, их вовсю сажали, да на срока от пяти до семи, трактуя приверженность этому лжеучению как антисоветскую агитацию и пропаганду.)

Для будущих – впрочем, почему будущих? сейчас уже собственно, будущее и есть – так вот, для разнообразных историков Упадка и Падения Советской Империи, которые могут нуждаться не в общих рассуждениях, а в точных датах, им сообщаю: в апреле 1987 года автор этих строк собственнотельно пребывал в Москве более недели – никакого Арбата в нынешнем понимании этого слова никто и помыслить себе еще не мог. А вот в июле того же года уже - - -

Э, да что там говорить! Слава Богу, 21-й век на дворе, можно ничего не говорить, а картинку поставить, – она все и скажет.

http://old.russ.ru/krug/pict/panki.jpg

Вот в каком виде стало вдруг дозволенным являться в Москве, в Сердце нашей родины!

Выводов, сделанных из этого народными массами по всем градам и весям нашей необъятной Отчизны, было два, и они таковы:

1: конечно, Москве всегда все самое лучшее! Вот нашли, наконец, прогрессивного, такого, который За Всё Хорошее, Первого Секретаря Горкома – Ельцын его фамилия, Борис Николаевич, с Урала мужик – так его сразу Москве. А нам - одни уёбки остаются, поскребыши!

2: а на самом деле – чем мы хуже Москвы? Да ничем! Поэтому – нужно и нам такой Арбат у себя срочно устраивать!

Что было с первым пунктом данного рассуждения, всякий более-менее знает, а вот насчет второго – были ли организованы арбаты в прочих селениях городского типа СССР и Б-СССР, и что с ними сталось – этого не ведаю.

В городе Тюмени – сообщу про то, что знаю – в результате развития рыночных отношений и общего свойственного этому городу в нынешние времена полного процветания, к конце 1990-х улица Республики, главная улица сего старейшего города Сибири, - действительно стала примерно такой, какой мечтали её видеть лучшие умы прогрессивной молодежи середины второй половины 1980-х.

Но она стала похожа уж не столько на Арбат, а выше бери! на какой-нибудь Сансет Бульвар в Сан-Франциско, вот на что! Летом 1999 года я собственноглазно это наблюдал, и зафиксировал в письменной форме.

Далее оно будет опубликовано. Но мере хода алфавита.

3. Летом 1988 года в город Москву с юга на всем ходу врывается, чтобы её покорять, ростовское товарищество вольных художников «Искусство или Смерть» во главе с Тер-Оганяном А.С. Среди участников товарищества состоял и автор этих строк. И, не зная ещё, что именно в этой Москве нужно художнику на самом деле покорять, начали с того, что лежало на виду - с Арбата.

Чуть ли не ежедневно (ну, конечно, если хорошая погода), мы отправлялись на него делать всякую фигню для частично собственного развлечения - но частично и для денег.

Кричали стихи, стоя на ящике. Предсказывали будущее: в картонном ящике сидел, скрючившись в три погибели, Оганян и шептал в щелочку на ухо желающему узнать, что ему делать в жизни: "В ближайший четверг езжайте на платформу Тайнинская, там пройдите 148,5 метров на юго-запад, три раза повернитесь на одной ноге и плюньте. За это вам всё в жизни изменится в лучшую сторону!"

Рисовали портреты, согласно приложенному прейскуранту: каждый глаз - по 30 копеек, с одной ногой - 15 копеек, с двумя - рубль, с героическим видом - 3 рубля, в виде Мэрилин Монро - 5 рублей, - и тд.

За вечер назарабатывывалось таким образом рублей до пятидесяти - по советским временам деньги совсем неплохие, и на пьянку хватало, и на еду оставалось.

Я даже специальные стихи для этого дела писал, впоследствии составившие раздел «Раздумья и Размышленья» – про Лонг-Юган, про Ротару, про Первомай, и т.д.

4. Первая из штаб-квартир указанного товарищества ростовских художников находилась в августе 1989 года на улице Петрозаводской, у станции метро Речной вокзал, в восьми остановках автобуса 233 от указанной станции. Там, в снимаемой внаём двухкомнатной квартире хрущевского типа, они вдвенадцатером, с детьми и женами, жили. Кварира принадлежала человеку по имени Вакула - Игнатьев Олег, см.

А тут еще автор этих строк, то есть я, развелся с бывшей у меня до этого в течении некоторого времени женой Юлей, и тоже пришел жить на Речной. А тут ко мне в гости в этот терем-теремок из Тюмени приехал Шаповалов Ю., да еще не один приехал, а двух таких с собой привез! Которых можно только стихами описать – что, впрочем и было сделано; стихи эти тоже будут здесь приведены - впоследствии.

И вот. И как мы поступили? Конечно, мы тут же начали за девушками ухаживать, пия при этом «Кальвадоси Узбекистон», единственный крепкоалкогольный напиток, который тогда можно было раздобыть в окрестностях станции метро Речной Вокзал.

Оганян был всем этим крайне недоволен, и высказывал свое недовольство, но деваться ему было некуда: теоретически, он мог бы, конечно, попытаться меня выгнать к едрени матери, но не стал этого делать: дружба ему была дороже бытовых неудобств. (Потом, осенью 1990-го, когда он на некоторое время стал позорным подкаблучником, он меня все-таки выгнал из своей мастерской на Пятницкой – но тогда до этого еще не дошло.)

И вот: все наличные запасы денег были пропиты довольно быстро, в течение трех дней. А банкет – требовал продолжения. Что было делать? Ясно что – ехать на Арбат, орать стихи, зарабатывать на продолжение банкета.

И мы поехали. Оганян составлять нам компанию по описанным выше причинам отказался, мы поехали вчетвером. Роль конферансье должен был исполнять красивый на вид, но в душе робкий и застенчивый Шаповалов Ю.; в обычных условиях заставить его залезть публично на ящик и орать публичные слова и представить себе не допустимо уму, но случай был особый, и Шаповалов Ю. – пошел на это.

Но превратности наличествующего в нашей стране климата таковы, что в Москве в августе часто идет дождь. Собственно, весь август в Москве в воздухе обычно более-менее висит этакая исморось, но в тот день дела обстояли так, что когда мы, наконец, добрались до Арбата, там была уже не исморось, а уже хлестал самый натуральный ливень, и он лил, образно выражаясь, как из ружья. И что? Отказались ли мы от своего намерения? Отнюдь!

Настоятельность продолжения банкета была такова, что Шаповалов Ю. являлся-таки неоднократно залезаемым на ящик и зазываемым публику, потом его сменял я с художественным чтением, потом опять Шаповалов, потом опять я, и – наорали мы примерно за час на четыре «Кавказа»! Бегмя бегя под проливным дождем, конечно, никто не останавливался нас слушать, но медяки на бегу нам в коробку – кидали.

5. А в начале 1992 года – примерно в марте – я на этом самом Арбате поселился! В доме, который сразу за «Прагой». Он представлял из себя уже полусквот: полупокинутую саморазрушающуюся старостройку, в 12-16-комнатных квартирах жило по 2-3 семьи. И в одной из таких квартир жил некто Палыч, толстый человек, чрезвычайно похожий на Карлсона из мультфильма, который некогда был поваром в ресторане «Арбат» – в том, который нынче Дом Под Шаром; правда, это было очень давно: Палыч страдал алкоголизмом в хорошо развитой форме и – – –

Каким-то образом с ним некогда познакомился и подружился тюменский человек Гофлин А., и Палыч согласился предоставить Гофлину за некоторое денежное вознаграждение две из многочисленных пустующих комнат своей квартиры; потом, в 1990 - 1991 годах там обитал видный деятель тюменского андерграундного рок-искусства А. Струков; ну, а в начале 1992 по эстафете Палыч был передан нам с Птичкой.

Уговор был такой: 1000 рублей мы платим Палычу за то, что стесняем его своим присутствием; еще 1000 рублей – вторым из оставшихся в квартире жильцам, некоей семье, о которой писать мне лень; ну и наконец, ещё 1000 рублей мы ежемесячно будем выделять Палычу на продукты: Палыч все равно на себя готовит, повар же – вот, пусть готовит и на нас. Примерныйтогдашний масштаб цен: бутылка водки – 60-80 рублей; какой-нибудь там «гуляш свиной» в кулинарии (сырой, но уже разделанный) – тоже 60-80 рублей за кг.

И вот мы перевезли к Палычу свое имущество и начали жить.

В семь часов первого нашего с Птичкой утра на Арбате в дверь деликатно постучали.

– Ну! – ответили мы сквозь сон.

Дверь отворилась, появился сияющий Палыч в белом переднике и колпаке, перед собой он толкал ресторанный сервировочный столик, на нем было что-то, накрытое белой салфеткой, – нужно полагать, завтрак.

Палыч подкатил столик к нашей кровати, профессиональным жестом сдернул с него салфетку, – на столике был действительно завтрак.

Куча тарелочек, вилочек, всяких прочих ресторанных вытребенек, сервированные с большим изяществом; на тарелочках лежало по кусочку кулинарно-художественным способом нарезанного хлеба - и по две кильки.

Посредине стояла бутылка водки.

Удивленные, мы, не вылезая из постели, выпили с Палычем эту водку и стали спать дальше.

И спали, покуда не были разбужены аналогичным образом: обед! Килек теперь было уже по четыре на брата, а водки – две, и не простых, а «Зубровки».

Ужина не было: обалдевший от такого количества враз на него свалившихся денег, Палыч к вечеру оказался уже в некухароспособном состоянии.

А утром он был обнаружен лежащим в коридоре, разбитый инсультом. (Нет, особо ужасаться не нужно: пролежав месяца три в больнице, он остался жив и даже вполне – – –, только ногу чуть-чуть подволакивал. )

Впрочем нас, оставшихся без Палычевской опеки, к тому времени вторые из соседей давно с квартиры этой выгнали: тысяча им наша была не нужна: они имели более обширные планы.

6. Но это еще не всё. Продолжение ― в следующем выпуске.

II.

По Арбату биксы лазят –
Ох, ребята, ого-го!
Лазят так, что аж вылазят
Явленья мозга моего!

Лазят ох, такие биксы,
Что аж только ча-ча-ча!
Биксы иксы липсы клипсы –
Так лишь и крякнешь сгоряча.

Биксы, биксы, росомахи,
Биксы просто ой да эй!
Сплошь как обнаженны махи –
Но в много раз еще сильней!

1. Мне тут поступают вопросы – что за «биксы», и как они могут «лазить», если «бикса» – это такая какая-то химическая лабораторная посуда, слово из того же ряда, что кювета, реторта, и проч. ?

Отвечаю: «биксы» – слэнг, устар. – «девушки».

Именно устар., я говорю слэнг: конца 1960-х – начала 1970-х; времен самых ранних школьных лет автора; с тех пор это слово мне в быту не попадалось.

Вот ради смешной устарелости своей оно сюда и вставлено. Для смеху! Но для такого не просто смеху, а слегка с сентименталинкой, этак со слезою. Чтобы каждый, прочтя, мог ахнуть «А ведь точно, было такое слово!», и задуматься о реке времён, о её стремлении, и слегка загрустить, и слегка – – –

(Кстати, и «лазить» в значении «ходить, перемещаться, при этом поражая своим внешним видом (о лицах женского пола)» – слово тоже тех же времен и помещено здесь с той же иронико-ностальгической целью.)

(Но, впрочем, как я узнал из новомодного сочинения «Больше Бена», в конце 1990-х слово биксы снова в ходу! Правда в слегка видоизмененном звучании и с более прозрачной этимологией – «чиксы», то есть, с английского, «цыпленочки».)

2. Росомаха - сибирское слово для обозначения восхищения красотой личностей женского пола.

Это меня один раз в Тюмени посадили в спецприёмник для бродяг, я там недели три просидел – паспорт я потерял.

В спецприёмнике этом были бомжи, а также всякие уголовные личности без документов. Сидели мы в подвале на Ямской, окно с решёткой на эту Ямскую и выходило, кусочек улицы – ноги людские – в них было видно.

Был месяц май. Бомжи толпились возле окна и время от времени восклицали: «Блять, какие росомахи лазят!» Оттуда оно и попало в стихи.

Меня спрашивают, не является ли оно сокращением от «российские махи» - нет. Тут имеется в виду зверь росомаха. Известно о нём: БСЭ т. 49, М., 1941, ст. 448:

«Россомаха, Gulo gulo, мелекопитающее из семейства куниц (Mustelidae), единственный представитель своего рода.

Длина тела до 80 см. Ноги короткие, массивные, с большими ступнями и длинными когтями. Хвост короткий (ок. 18 см. без концевых волос), пушистый. Голова умеренно удлинённая с короткими округлыми ушами. Мех длинный, густой, но грубый. Общий цвет Р. бурый, чёрно-бурый, реже чёрный. По бокам тела от плеч до хвоста тянутся светлые полосы, кзади расширяющиеся и сливающиеся друг с другом на крупе («шлея»).

Р. – типично таёжный зверь, но заходящий в южную, а иногда и в северную тундру. Охотится на разных зверей до молодых лосей включительно, и на птицу. Местами приносит заметный вред, портя пушных зверей, попавших в самоловные снасти, и расхищая запасы охотников в тайге.

Значение в пушном промысле в виду малой ценности и незначительной добычи очень невелико.»

«Местами приносит заметный вред, портя пушных зверей, попавших в самоловные снасти, и расхищая запасы охотников в тайге» - вот.

То есть, обозначение баб этим словом содержит элемент критики свойств их натуры.

2. Так вот: это уже про Новый Арбат, то есть Калининский проспект.

Знаю-знаю! И про "вставную каменную челюсть". И про "безобразную просеку в живом теле Москвы". А мне - нравится! И вообще всем провинциалам - нравится. И, приезжая в Москву, по делам или за покупками, гулять они идут - именно на него: отдохнуть душой от изобилия московской экзотики.

Потому что на Калининском они как дома - он та же самая улица Ленина или Мусы Джалиля в их собственных Альметьевсках и Нижневартовсках, только данная, как требовал социалистический реализм, в оптимистическом преломлении: больше и чище. (Потому на нём, кстати и такое именно уж совсем чрезвычайное изобилие упомянутых "бикс" - это провинциалки, вышедшие прогуляться по столице, и для этого особо расфуфырившиеся.)

И вот с ранней весны 1992 по лето 1993 мы обитали в Серебряном переулке, где снимали комнату в коммуналке.

А Серебряный переулок - это как раз перемычка в три дома между Старым Арбатом и Новым.

А главное, чем можно охарактеризовать этот период – "Новоарбатским" гастрономом, расположенным в самом начале Калининского проспекта, то есть теперь - Нового Арбата.

«Новоарбатский гастроном», сей шикарный храм продуктового изобилия, в 1992-м году был таким на все 250 процентов: повсюду ещё были более-менее полупустые полки и прилавки, а здесь уже всё ломилось от яств, в витринах, сияющих в свете миллиона ламп, блистающих в сверкающих чистотой и хрустальной прозрачностью, хрустя целлофаном заграничных упаковок, и прельщая, и восхищая, и поражая.

Количества нулей на ценниках, конечно, были (и есть) в "Новоарбатском" таковыми, что их смело можно было уподоблять колесам паровоза, мчащего робкого советского человека в финансовую пропасть, но, присмотревшись повнимательней, среди всего этого можно было отыскать и какие-нибудь пельмени "Русские" по цене, которая вполне были посильна кошельку автора, и какую-нибудь нехитрую рыбу типа наваги, обладавшую аналогичным свойством, и все прочее тому подобное.

Поэтому я ежедневно посещал его, "Новоарбатский", чтобы купить еды. А еще я его посещал потому, что в отделе, в котором наливают, - а такой отдел есть в "Новоарбатском", - в нем, среди всевозможных виски, бренди, мартини и прочих напитков безобразной дороговизны, был еще и польского производства ром под названием "Туземский", цена которого была столь удивительно такова, что выпить здесь пять раз по сто грамм этого "Туземского" обходилось чуть ли не вдвое дешевле, чем купить здесь же бутылку простой советской "Столичной".

А открывался "Новоарбатский", между прочим, в восемь утра.

И именно с самых восьми в кафетерии - начинали наливать!

И поэтому со всего Арбата к его открытию сползались измученные нарзаном, трясущиеся от сырого осеннего холода и от, сами понимаете ещё чего, бедолаги, и выстраивались в очередь, и получали по свои пятьдесят грамм в пластиковом стаканчике, и отходили с ним от стойки к расставленным рядами столикам (сверкающим белизной и чистотой!), и опрокидывали эти 50 решительным жестом, и потом стояли, погруженные в выслушивание происходящего во внутреннем космосе:

И вот унялась дрожь в руках –
- наверх! наверх!
И вот уже уходит страх –
- наверх!
- наверх!

Глупые барды думают, это Высоцкий сочинил про альпинистов. Но мы-то знаем, про что это на самом деле!

И я был среди них.

И я был среди приходящих сюда ежеутренне.

Образ моей жизни был тогда перевернут наоборот, ночи напролёт я сидел за печатной машинкой, а в восемь утра я приходил в "Новоарбатский" с сознанием выполненного писательского долга.

И я, как и все, брал эти пятьдесят грамм "Туземского", но я не опрокидывал эти пятьдесят тут же, а выходил с пластиковым стаканчиком на улицу, садился у дверей гастронома на корточки, закуривал, и только после этого опрокидывал.

А потом сидел в этом сизом осеннем сумраке, курил, думал, ел бутерброд (но не купленный в "Новоарбатском, а принесенный с собой, ибо тратить деньги на бутерброды из кафетерия я полагал безобразным и совершенно никак не оправданным расточительством), а потом шеё брать еще пятьдесят, и опять выходил покурить, и опять, и этим я занимался примерно часа по полтора-два, сидя на корточках туманной осенью в начале Калининского проспекта, широкого настолько, что другая сторона теряется в тумане, и постепенно теряясь в этом тумане как бы и сам, и - - -

И - - -

После чего я шел домой спать.

И я спал.

А то, что передо мной имелось перед тем, как идти спать, – это вот как раз и описано в стихотворении, которое в начале данного сообщения.

И которое как раз именно во время этих сидений мной и было сочинено.

3. К лету 1993-го года жизнь сложилась так, что я был вынужден съехать из комнаты в Серебряном переулке, и начались дальнейшие скитания: Станкевича ул., Пятого года ул., Красносельская ул., после чего обосновался в 1994 году на Бутырском хуторе. И то и дело приезжали ко мне в гости разные люди из Тюмени и других краев.

– Развлекай нас! - требовали они. - Ты теперь столичный житель, - говорили они, - давай, веди нас, показывай, что тут у вас есть этакого!

Это приводило меня сильно в смущение и затруднение: являясь работником бумаги и пишущей машинки (теперь - клавиатуры компьютера), которая и приковывает меня к себе в среднем 12 часов в сутки, единственный источник сведений о том, что же в городе Москве имеется этакого, я имею тот же самый, что и эти люди в Тюмени – телевизор. Который я в придачу смотрю не чаще двух раз в месяц, когда с похмелья не в силах осмысленно тыкать в клавиши указанной клавиатуры. Так что - - -

Но потом я придумал. И всем гостям я стал отвечать:

- Этакого? Поехали!

И я их вез в описанный "Новоарбатский", и мы выпивали по 50, и выходили и сидели на корточках, куря и зыря, и повторяли еще по пятьдесят, и - - -, и - - -

И ни один из гостей ни разу не оставался неудовлетворенным экскурсией, а, наоборот, все долго меня благодарили за показ столь необычного и увлекательного этакого, и с завистью восклицали:

- Да, хорошо вам тут живется, в Москве!

А я отвечал:

- Что вы хотите: Столица Полумира!

4. Во второй половине 1990-х уровень суровости жизни стал потихоньку нарастать и нарастать, и скитания возобновились (то, сё, проспект Маршала Жукова, улица Свободы в Северном Тушине – см. сообщ. «Русский Журнал»), и гости ко мне уже не приезжали, и жил я совсем диким анахоретом, прикованный, как галерник к веслу, к клавиатуре компьютера, которая (клавиатура) отпускала меня от себя лишь к ближайшему ларьку: когда уже окончательно становилось ясно, что пользы от моего сидения перед ней уже никакой не выжать.

Но вот один раз я вдруг заимел некоторую сумму денег, и, решив позволить себе разгул, отправился в Город, по книжным магазинам.

После "Дома книги" на Калининском я зашел в "Новоарбатский" гастроном - по старой привычке.

Настроение у меня было вполне подавленное: живя упомянутым анахоретом в Северном Тушине, я был всем, что наличествует в московской центральной части - толпы, гром, грохот, холод на улицах, духота и толчея в магазинах, чрезмерное изобилие всего, но при этом этого всего - безобразная дороговизна, - сначала ошеломлён, а потом изнурён. Да еще в придачу и тяжеленные сумки с книгами, которых я понакупил...

И я зашел в "Новоарбатский", посмотреть, как там что теперь.

Дешевого рома там уже и в помине не было, но был закуток, где продавали пиво "Холстейн" в разлив.

- Отведаю! - решил я.

К стойке стояла очередь, человек шесть.

Я стал, постоял.

Осталось уже человека три, как тут вдруг такое меня уныние взяло, и такое - - -, и такое - - -, что стало мне совсем невмоготу, и я плюнул и решил, что пора домой, в норку.

И я вышел из Новоарбатского, и направился к метро, продираясь сквозь толпу. Но мысль, что нужно выпить пива, уже сидела в моей голове, поэтому у метро я купил у лоточника банку "Баварии" за сумасшедшие деньги, ибо Калининский проспект есть такое место, где у лоточников всё стоит вдвое дороже обычного. И оно было впридачу замерзшее до такой степени, что внутри гремели льдинки.

И вот, на ужасном холоде, сырости, ветру (мороз в двадцать градусов и при этом сырость и слякоть вплоть до луж - московское изобретение последних лет: каким-то они, гады, химикатом посыпают улицы, думая, что так лучше), я стоял, и мёрз, и с омерзением вытрясал в рот пиво "Бавария", отчего мёрз еще сильней, и не понимал: ну почему, почему я стою тут, в холоде и мраке, пью мороженное пиво за бешеные деньги, тогда как мог ведь тут же, рядом, в тепле и при свете, пить за те же деньги пиво, являющиеся вкусным, и со всем комфортом!

- Ну почему, почему все всегда именно так? - в очередной и в который уже раз думал я, и вполне был уже готов восклицать что-то типа того, что, мол, Русь, дай ответа!

Но было понятно, что Русь не даст ответа, нечего и восклицать.

5. Кончилось все это тем, что утомила меня вся эта Москва до крайности окончательно, даже такая условная Москва, какой является Северное Тушино, и стал я свое пребывание в ней описывать цитатой из Гесиода:

Близ Геликона он поселился в долине безрадостной Аскле
- Тягостной летом, плохою зимой, никогда не приятной...

а потом и вовсе уехал в близлежащий подмосковный город, название которого на всякий случай не укажу.

Зато когда теперь, спустя три года, отойдя и придя в себя, я попадаю в Москву, в центральную ее часть, на Тверскую или тот же Калининский, то она снова приводит меня в восторг, трепет и всё остальное, что и должна вызывать у провинциала Столица Полумира.

Мораль: Москва хороша, чтобы в неё приезжать на пару дней – поражаться и восхищаться. А жить в ней постоянно - пускай дураки живут, все готовые претерпеть, лишь бы носить гордое имя москвича и столичного жителя.

6. Но и это ещё не всё. Окончание – в следующем выпуске.

III

Последний же, покуда, раз меня занесло на Арбат – это было лето 1998. Блистательная Наталья Петкевич, вот кто, будучи в Москве из Питера в Тюмень проездом, затащила нас туда.

Блистательную и неукротимую Петкевич Н. не устраивали дружба и пьянство, сидючи на одном однажды избранном месте, она желала блистать, царить и осуществлять наслаждение столичными достопримечательностями; а для этого – перемещаться по ней, столице!

Общеизвестные столичные достопримечательности – Кремль, то-се, всевозможные рестораны и найт-клубы - ей уже были показаны – нашлись добровольцы, - на нас, то есть на меня с Птичкой, была возложена задача демонстрации тех из достопримечательностей, которые не указаны в путеводителях. Что мы и делали: демонстрировали эти достопримечательности:

- Хасанова М., беженца из Таджикистана, живущего, за неимением лучшего, в Сокольниках в конюшне среди коней, но с компьютером и интернетом, и зарабатывающего на жизнь дизайнированием всевозможного ВЭБа;

- знаменитого авангардиста А.С. Тер-Оганяна и его коммуну на Бауманской;

- и разное прочее;

Ну, а уж среди этого всего прочего уже и сама Петкевич Н. затащила нас на Арбат.

Ну, а потом поехали к Михайлову А. (http://www.postart.ru), который тогда обитал в квартире где-то у метро «Ботанический Сад».

2. Михайлов А. является, как известно, деятелем очень много чего, а ещё – очень большим любителем чернокнижия всех сортов, от Даниила Андреева и Раджниша до Катакомбной Церкви, размещением сайта которой на своем сервере он как раз и занят в настоящий момент. И вот.

Вот поименный состав компании, собравшейся в ту ночь в михайловской двухкомнатной квартире:

- упомянутая блистательная Петкевич Н.;

- Грибченков Олег, веселый человек, московский друг всех тюменщиков;

- я, автор этих строк;

- Моя Птичка;

- Михайлов А.;

- и, конечно, также и главный михайловский дружбан художник Вигилянский Евгений.

Пили, говорили.

Разговор состоял в основном в том, что Вигилянский пропагандировал новую, только что им открытую разновидность чернокнижия – Алистера Кроули.

Вигилянский-то и сам, прямо скажем, чрезвычайно похож на чёрта – ростом метра под два, худой, с руками, висящими до колен, с кистями этих рук такой величины, что сунь, кажется, в них человеческую голову – раздавит одним кряком, с изможденным лошадиным лицом, с выглядывающим безумным глазом из черных спутанных лохм – короче, воображение автоматически – во-всяком случае у меня – достраивает на голове его два больших рога – и портрет готов. В придачу к этому он всегда пьян в жопу, а когда он если вдруг трезв, то все равно кажется, что он в жопу пьян.

Чернокнижия я, как известно, сильно не люблю, а уж откровенно сатанистского чернокнижия, каковым являются сочинения Кроули А., – тем более, поэтому я поступил несвойственным мне чрезвычайно благоразумным способом: от греха подальше, чтобы не ввязываться в дискуссии и проч., плюнул и отправился «эмигрировать в сон». И я лег в уголке на диванчике спать. И я спал.

Тут меня трясут за плечо:

– Ты свою Птичку как-нибудь уйми, а? А то она что-то, вроде, слегка с катушек слетела! – сообщают мне, полупроснувшемуся, слегка испуганные Грибченков с Петкевич.

Полупроснувшись, наблюдаю: все люди в комнате на прежних местах; на улице ночь; Птички Моей нету.

Мне показывают: она на балконе мечется и чего-то вытворяет.

Я выхожу на балкон, чтобы понять, что же он там вытворяет.

Я вижу: там хлещет ливень, под ним мечется моя птичка, мокрая насквозь, она крестится как заведенная, крестит стены, крестит меня, вошедшего, что-то бормочет, я прислушался – молитвы!

– Гузель? Ты что? Ты же воспаление легких заработаешь! Ну-ка быстро в комнату!

Та крестится еще быстрей и бормочет. Я прислушиваюсь:

– Изыди! Изыди! – вот что она бормочет.

Мне!

Полупьяный, недопроснувшийся, под дождем, имея перед собой, действительно, явно сорвавшуюся с катушек, тётку, которая сейчас, того гляди, с балкона спрыгнет – как мне было поступать?

Я поступил как варвар: дал ей в глаз, схватил в охапку, затащил рывком в комнату, сунул в угол, на какой-то матрасик, приказал «Ну-ка спи немедленно!» и сам лёг спать дальше.

3. Подъем, утро, птички и т.д. Те-то птички есть, остальные тоже все на месте, а вот моей Птички – нету. Упорхнула!

Погоревав, мы принялись, как умели, за процесс опохмеления, осуществляя его в затишке и тенечке на лавочке перед михайловским подъездом. Тут вот и, не веря еще своим глазам, обнаруживается мною появление на горизонте силуэта типа Птички; и по мере приближения силуэт всё более совпадает с тем обликом ея, какой привычен моему глазу и уму, пока не оказывается: так всё и есть, сия есть именно она, моя.

В общем, всё окончилось хорошо.

Но было не так.

А как было – передаю с её слов.

4. И вот ты (то есть я, автор этих строк) заснул, – сообщила Птичка, – они (остальные) продолжали пить; наконец, пропаганда Кроуля ее окончательно утомила, и она пошла на балкон, насладиться ночной прохладой.

И вот с балкона она смотрит в комнату и видит – там происходит ужас! Она видит: вся комната объята алым пламенем и по ней скачут черти! Самые натуральные черти – мохнатые, с рогами, с копытами, чрезвычайно отвратительные и чрезвычайно решительно настроенные!

Она видит: посреди адского пламени сидят люди и пьют водку, а черти скачут вокруг них и по ним, по плечам и по головам, а люди этого не видят и пьют водяру как ни в чём не бывало! Но она-то видит это! И, конечно, приходит в состояние неописуемого и неодолимого ужаса, подобного тому, какой бывает во сне, когда… Ну, каждый знает, когда, хотя, возможно, у каждого свое «когда».

Что делать в таких ситуациях – известно: «Отче Наш», «Богородице Дево, Радуйся», «Да Воскреснет Бог, Да Расточатся Врази Его» – и, конечно, Крестное Знамение. Когда тебе сатана ломится в сон – это помогает, хотя (понятно, почему) – очень трудно прочесть Отче Наш трижды подряд быстро и ни разу не сбившись.

Но это не сон, это жизнь, и тут – не действует!

Тем временем дождь начинает сначала накрапывать, а потом и лить, – но не в набитую же чертями комнату ей возвращаться! Поэтому она остается на балконе и крестится сама, крестит стены, читает молитвы и ждет, когда подействует.

В комнате замечают её пребывание под дождём, выходит Грибченков, начинает призывать её вернуться в комнату, где сухо и тепло. И происходит вот что: она видит, что это свой, Грибченков Олег, хороший человек, и она слышит, что он ей говорит, – но на плечах у него сидит по черту, и корчат рожи, и показывают язык! И ещё, кроме них, есть такие, как бы совмещенные с Грибченковым, черти: так вроде человек как человек, а как двинется, - тут же виден черт, который с ним сливается, но не успевает за движением, и тогда становится виден.

Поднимают меня – я выхожу на балкон – и у меня то же самое: по черту на плечах и куча чертей внутри! Она меня осеняет, осеняет и осеняет крестным знамением – черти нагло скалятся и хохочут!

5. Что было далее, уже описано. Но это было не всё. Ибо после этого далее наступило другое далее.

Далее было вот что: я её затащил, как описано, в комнату силой, сунул на диван, но она отнюдь не уснула тут же, как мне показалось, а только прикинулась спящей, и лежала, и в ужасе дожидалась, пока пьянка закончится, а бесы скакали и плясали.

Но вот уже и птички запели, уже и солнышко заблистало, летом это все происходит рано, времени было часов шесть утра. И вся компания, вроде, затихла по разным углам.

И вот Птичка моя, завернувшись в одеяло, как вьетнамская беженка, – мокрая, из-под дождя, замерзла – побежала, куда глаза глядят, из этого сатанинского логова.

Но, выбежав из него, вспомнила: а как же я? Я то есть, автор этих строк, Немиров М.М. Те-то ладно, Грибченков, Петкевич, жалко их, конечно, но это их дела, но меня-то как? Оставить в лапах Сатаны?

Не зная, что придумать и как тут поступить, Птичка решила посоветоваться с кем-нибудь посредством телефона. Она позвонила по всем номерам, которые помнила, но москвичи, являясь народом, наученным горькой жизнью, на ночь телефон отключают; в семь часов утра единственный, кто поднял трубку был Максим Белозор.

Максим Белозор (http://www.frsd.ru/popov/km/knigi/belozor), если кто не знает, - человек не только просто не склонный к мистике, а это человек, именно склонный всякую мистику любым способом высмеивать. Она рассказала ему, как обстоят дела: комната полна чертей, они творят что хотят, и главное – Немиров там, в их лапах, спит, и ни о чём не подозревает, а они прямо по нему скачут с хохотом. Что делать? Может, ментов вызвать?

На удивление, Максим не послал Птичку подальше, не стал её высмеивать, а только резонно заметил:

– У ментов против чертей кишка тонка – не тот уровень компетенции. Тут попы нужны! Ты в церковь позвони, пусть срочно высылают наряд попов, с кадилами, с хоругвями! А ментов звать ― это же чертей только ещё больше радовать! – авторитетно посоветовал матёрый волк газетного цеха, завотделом «Общество» журнала «Итоги».

Птичка ответила, что она об этом думала, но, насколько ей известно, церковная оперативная антисатанинская служба спасения пока не организована, а идти искать ближайшую церковь, уговаривать попов, то и сё ― это займет кучу времени, и черти могут успеть немировскую душу утащить. Да попы могут ведь и не пойти, это ты, Максим, знаешь меня как человека выдержанного, не склонного к истерикам, а они подумают - пьяная баба. А я вчера за весь день выпила всего лишь две бутылки пива и сто грамм водки! И при этом ела! Две порции пельменей и три банана.

Далее был обсужден вопрос ― не вызвать ли тогда уж пожарную команду? Пожарники - люди смелые, они огня не боятся, они и чертей не испугаются. Но есть сложность: пожарников нельзя вызвать, если не указать адреса, а его-то Птичка и не знает, - только визуально.

Договорились так: Птичка сейчас пойдет назад, узнавать адрес, а ежели она через час Максу не перезвонит, – значит, она тоже уже в лапах Сатаны, и пусть он тогда точно звонит ментам, или попам, или ещё кому-нибудь, по своему усмотрению. Или сам приезжает с друзьями – описание, как дойти, он записал. (Макс долго извинялся, что не может сейчас приехать немедленно, но он сидит с маленьким (годовалым) Васечкой, и оставить его не на кого, так что, сама понимаешь - - -).

6. Итак, решено: возвращаться назад.

Легко сказать, возвращаться. Фильмы ужасов – видели? Вот и Птичке, как маленькой героине такого фильма, нужно идти на почти верную погибель навстречу неуязвимому Фредди Крюгеру!

Поэтому она решила еще раз подстраховаться: Белозор, конечно, хороший человек, но если она сгинет, то одному Белозору не поверят. Да он может и сам себе не поверить ― всё-таки он человек мистической жизни чуждый. И так все и пропадут, и никто даже и не узнает про козни дьявола!

А времени уж часов восемь утра было, народ уже бежал на службу и на прочие дела. И Птичка Моя – мокрая, замотанная в одеяло – стала подходить к прохожим, и просить их: «Извините, вы не могли бы меня запомнить? Вот, посмотрите на меня, оглядите хорошенько, пожалуйста, ― и запомните! Я сейчас в такое место иду, что могу совсем пропасть без вести, вот, вы тогда услышите по телевизору – такая-то пропала, тут и вспомните!»

Люди реагировали по-разному: кто-то в ужасе отпрянывал и бежал не оглядываясь, кто-то, однако, останавливался, внимательно оглядывал Птичку и обещал обязательно запомнить.

И вот, наконец, собравшись с духом, читая про себя «Отче Наш», осеняя себя Крестным Знамением, моя маленькая храбрая Герда пошла в самое логово Сатаны выручать своего глупого пьяного Кая.

– Ну, и что? Чем все это закончилось?

Да чем… Нормально, закончилось, все живы.

Подходя к подъезду А. Михайлова, Гузель увидела нас, сидящих на лавочке и мирно опохмеляющихся, чертей, при белом свете, видно не было, всего остального безобразия тоже, поэтому мы все вместе пошли на близлежащий пруд и провели там довольно неплохой денёк. Но, конечно, с уговором: чернокнижных разговоров больше не заводить. Ибо это – чревато.

Вот как заканчиваются походы на Арбат.

7. Морали из этой истории две, они противоположны друг другу.

Мораль один. Ее применяю я, когда Птичка начинает обличать меня как алкаша проклятого. Я отвечаю:

- Я-то, может, и алкаш, но до чертиков ещё ни разу не напивался! Так что чья бы корова мычала!

Мораль два, ее вывел человек по имени Струков А., некогда рок-музыкант, затем студент богословской семинарии, теперь, впрочем, опять музыкант, но с богословским уклоном.

– Да всё так и было! – сказал он. - Конечно, были черти, конечно, скакали и рожи строили. Где пьянка – там и черти, всем известно. А уж где Алистера Кроули пропагандирует – туда, наверно, и сам Сатана является!

– ВидЕние, вот как это называется! Видение ей было явлено! – богословски рассудил Струков А.

И даже позавидовал:

– Вот странно! Я молюсь, пощусь, службы отстаиваю, – никогда ничего такого переживать не доводилось. Никакой мистики, один молитвенный труд! А вам просто так, ни с того ни с его – то одно видение, то другое, то третье (ибо, действительно, были они, - и другие, и третьи, они впоследствии будут описаны). Неспроста это, ох неспроста! – вот какой вывод сделал Струков А.

8. И более мне на Арбате с тех пор бывывать не доваживалось.

О чём я, впрочем, нисколько и не жалею.

IV. приложение: картиночки :

картинка 1

Этот манекен Авдей привез с собой из Ростова. Мы его везде с собой таскали. Её фотографии с Арбата, с Авдеем и без него, то и дело появлялись в разных газетах в виде "фотозарисовок" – я лето 1990 года проводил в городе Надыме, на самом крайнем из Северов Тюменской области, и мне было приятно, открыв "Труд", увидеть в разделе "Фотоконкурс Труда" изображение Оганяна с этой вот красоткой в обнимку, пьющего газировку из автомата.

Снимки эти появляются в газетах до сих пор, например эта – из “Аргументов и фактов” за 1997 год.

Хотя сама красотка давно уже куда-то пропала.

картинка 2

Комсомольская Правда, 2000, 20 октября.

Подпись: "От сессии до сессии живут студенты весело. - Этот снимок Рустам Агасьянц из Москвы прислал на наш конкурс."

Снимок это у указанного Рустама 10 лет лежал. Потому что это - май 1989, изображены на нём не студенты, а наше вышеописанное ростовское товаришество "Искусство или Смерть", зарабатывающее на Арбате на портвейн.

Не всё, конечно, товарищество - некоторые из его участников. Как-то:

сидит слева в белом - моя тогдашняя жена Юля;

лежит - художник Николай Константинов;

стоит в телефонной будке - манекен, который мы нашли в Ростове на помойке, привезли в Москву и таскали везде за собой как одного из членов товарищества.

V. комменты

dr_tibibo: Слово "чикса" пришло в уличный сленг из фени, потому происходит скорее всего от идишского "шикса",

(Анонимно) (от 71.227.98.124): В Одессе "бикса" употреблялось в значении "проститутка". Я считал что это на идиш. Но утверждать не могу. Люди, знающие идиш легко поправят, но, видимо, таких не осталось. С. (С огромным уважением)

ruventrip: "Бикса" - говорилось нами, пацанами тож, конец семидесятых - начало восьмидесятыхъ.. эхъ...

tnd_prof: за описание новоарбатского спасибо, когда был помоложе проводил время точно так же.

особенно интересно было с другом находить кабачки где стоят такие столики, что токо стояком, и снизу крючок штоб сумку повесить, и смотреть и слушать всех этих людей, что внутри, и говорить с ними, а иногда и пить..

было прикольно, жаль сейчас таких мест все меньше и меньше

пожалуй пойду выпью =)

shapur: Помню Новоарбатский очень хорошо. И сидение на корточках, замечательно было...

иванов: "Бикса" - такая блестящая и округлая краями сосудина из меди (или какого другого желтого металла с высокой теплопроводимостью), но никелированная снаружи. В ней шприцы варят в больницах.

Хотя могу и ошибиться, давно в больницах не леживал, а шприцы не варил и подавно...